Н.Н. ЗАРУБИНА
ЗАРУБИНА Наталья Николаевна - доктор философских наук, профессор кафедры социологии МГИМО (У) МИД РФ.

Способность денег устанавливать не только экономические, но и социальные связи отмечена еще в К. Марксом, который назвал их "узами всех уз". В социологической литературе деньги в качестве средства социальной коммуникации получают противоположные свойства и характеристики. В работах Г. Зиммеля, К. Поланьи, С. Московичи, М. Маклюена и других исследователей деньги уподобляются "универсальному языку" современного общества. Ж. Бодрийяр рассматривает виртуальные деньги постмодернистской экономики как "код", которым "помечены" практически все сферы жизни. Э. Гидденс видит в деньгах одну из базовых "символических систем", обеспечивающих освобождение общественных институтов от локальной привязки, их универсализацию в глобальном масштабе. В противоположность этому "универсалистскому" подходу В. Зелизер обосновывает концепцию "создания множественных денег" как специфических "диалектов" различных социальных групп для разных типов отношений. Вопрос о соотношении универсальности и множественности денег как средства социальной коммуникации имеет не только теоретическое, но и прикладное значение: его решение проясняет вопрос об адекватности денежной коммуникации для различных типов обществ, социальных групп, исполнения социальных ролей. В частности, вопрос о целесообразности предоставления льгот и оказания социальной помощи незащищенным слоям населения в денежной или натуральной форме следует рассматривать с точки зрения не только экономической целесообразности, но и наиболее подходящей для конкретного случая формы коммуникации. Архаичные и символические деньги как "горячее" средство коммуникации М. Маклюен утверждал, что развитие денег в чем-то сходно с развитием речи у ребенка: пока он не умеет говорить, он хватает все то, до чего непосредственно может дотянуться, но как только научается говорить, речь становится для него способом отстранения от реальных предметов и распространения своего интереса и своих притязаний на предметы отдаленные. Аналогично, деньги в конкретно-вещественных формах позволяли устанавливать однозначно ориентированные и специфические связи, распространять коммуникацию на ограниченный круг социальных акторов и отношений. Архаичные деньги, по свидетельствам этнографов и социологов, имеют множественные формы, каждая из которых служит для установления и поддержания коммуникаций в узко ограниченных функциональных сферах, и их взаимная конвертация возможна в ограниченных пределах. К. Поланьи подчеркивает, что, если уподобить
деньги языку, то архаичные деньги не знают единой грамматики и вообще универсальных правил: "Ни в одном языке не известна подобная фрагментация использования звуков. В речи артикуляции подвергаются все произносимые звуки. При написании все буквы алфавита годятся для всех типов слов, в то время как в качестве архаичных денег, в чрезвычайных ситуациях, используют один предмет как средство платежа, другой - как меру стоимости, третий - как средство накопления богатства, четвертый - как средство обмена; в языке, где глаголы состояли бы из одной группы
букв, существительные - из другой, прилагательные — из третьей, а наречия - из четвертой".
Такие деньги обеспечивают насыщенную конкретными значениями и смыслами
коммуникацию, где все означающие - передаваемые от одного участника коммуникации к другому деньги - имеют определенных референтов в реальной действительности. Например, подати или компенсацию вреда, штраф (виру), калым и т.д. можно заплатить лишь конкретной группой, конвенционально и традиционно предназначенных для этого предметов. Такие платежные деньги однозначно соответствуют
социальному значению данного типа отношений. Другие предметы, какую бы цен-
ность они сами по себе ни представляли, не могут адекватно поддерживать коммуни-
кацию в данной области - они воспринимаются как недопустимое средство передачи
информации. Аналогично и с другими функциями денег. Бессмысленно накапливать
богатство в физической форме тех предметов, которые не являются носителями
смыслов богатства в данном конкретном обществе: например, в архаичных обществах
нередко средством обмена выступали металлы, в т.ч. ценные, но подлинное богатство
измерялось лишь землей (или поголовьем скота).

Таким образом, архаичные "множественные" деньги являются, пользуясь опреде-
лением М. Маклюена, "горячим" средством коммуникации, которое характеризуется
"интенсивностью", "высокой определенностью" [2, с. 27, 29] передаваемой информа-
ции и соответственно нуждается в незначительной степени участия аудитории в интер-
претации коммуникативного процесса: он насыщен очевидной информацией, допускаю-
щей минимум свободы в истолковании смысла. В то же время, в качестве "горячего"
средства коммуникации М. Маклюен имеет в виду не только архаичные множествен-
ные деньги, но и "символические" деньги классического рынка, выступающие в качест-
ве меры стоимости и средства обмена и, таким образом, превращающиеся в универсаль-
ного социального посредника. Деньги становятся подобием универсального языка с еди-
ной формализованной "грамматикой", "широкой социальной метафорой" [2, с. 153], с
помощью которой становится возможным "перевести" одни категории труда в другие,
условно приравнять друг к другу несводимые реально отношения и области действия:
труд рабочего и труд фермера, прибыль предпринимателя и квалификацию врача, юри-
ста, архитектора и т.д.

С.Московичи вслед за Г. Зиммелем утверждает, что историческая эволюция денег
может быть охарактеризована как переход осязаемых денег в символические, т.е. зна-
ковые деньги рыночного обмена, а затем - в семиотические [3, с. 406; 4, р. 164]. Деньги
рыночного обмена способствуют выходу за рамки пространственно локализованных
отношений и связей, маркированных конкретной символикой. Поэтому историческое
становление единой валютной системы - символических денег - сопряжено с разру-
шением архаичного трайбализма и всех его социокультурных атрибутов, оно встреча-
ет явное или скрытое сопротивление и неприятие на всех этапах своего развития.
Процессы становления единых рынков, формальных юридических отношений граж-
данского общества и единой национальной валюты на место множественных денеж-
ных единиц, служащих локальным целям, шли параллельно, и каждый из них был бо-
лезненной ломкой сложившихся принципов социальной коммуникации. Окончатель-
ное оформление денег в качестве единой символической системы было сопряжено не
только с развитием рыночной экономики и превращением товарно-денежных отно-
шений в доминирующие, но и базировалось на развитии других универсальных комму-
никационных систем, среди которых принципиально важную роль сыграло книгопе-
чатание. Именно печатное слово как средство коммуникации, по М. Маклюену, под-
готовило общество к восприятию стандартизации и калькулируемости, к "умению
переводить свои желания и устремления в статистику с помощью рыночных механиз-
мов предложения и спроса и визуальной технологии цен" [2, с. 154].
В то же время, на этом этапе своего развития деньги еще не утратили референта в
экономической и социальной реальности; выраженные в деньгах прибыли еще соот-
ветствуют реальному экономическому успеху предприятия, состояние финансов в об-
ществе отражает реальное положение дел в его экономике и т.п. Таким образом, на
основе теории "символических" денег можно "двигаться в разные стороны по прост-
ранству политической экономии" [2, с. 154].
"Символические" деньги рынка остаются "горячим" средством коммуникации, по-
ка и поскольку они обладают референцией и несут какую-то информацию о референ-
те, то есть до тех пор, пока они соответствуют реальной экономике. На этом этапе
функциональность денег отражается в множественности форм, которые они приобре-
тают в обществе. В XIX и XX вв. в рамках единых национальных рынков разных
стран имеют хождение специализированные формы платежных средств (векселя, ку-
поны, чеки и т.д.), каждая из которых имеет или свое конкретное целевое предназна-
чение, или какой-то специфический социальный смысл, или сохраняется по традиции.
В условиях реального производства и рыночного обмена периодически возникает по-
требность в использовании локальных денежных единиц, отражающих специфику
данного сегмента рынка или производства. А бартер возможен не только в силу недо-
статка денег в обращении или на счете предприятия, но и как следствие рациональных
расчетов целесообразности, например, для оптимизации налогов. Введение карточной
системы (а также инвалютные чеки в СССР, боны периода нэпа и т.д.) отражает спе-
цифические права и возможности разных групп населения в условиях товарного дефи-
цита и т.д. На этом основании К. Поланьи утверждал, что даже в качестве рыночных
символов обмена деньги наряду с тенденцией к унификации демонстрируют и обрат-
ные тенденции [1, с. 424]. Однако при изменении условий рынка необходимость в по-
добных локальных "множественных деньгах" отпадает, и они теряют силу. Поэтому
нам представляется, что и в этой множественности сохраняется коммуникационная
суть денег как тяготеющего к универсальности средства рыночного обмена.
До формирования рынка экономическая подсистема общества встраивалась в со-
циальные отношения и означала производство потребительных стоимостей, соответ-
ствующих реальным потребностям людей, то есть подчинялась реальной социальной
коммуникации. После того как рынок начинает доминировать, он подчиняет эконо-
мические отношения производству меновых стоимостей, подменяя социальную ком-
муникацию денежной исчислимостью. По мере развития рынка деньги становятся
знаком меновой стоимости, в них обмен, рынок получает свое "означение", рынок де-
лается "видимым", доступным рассмотрению: «Достигнув определенной фазы отры-
ва, они [деньги. - Прим, ред.] перестают быть средством коммуникации, товарооборо-
та, они и есть сам оборот, то есть форма, которую принимает система в своем абст-
рактном коловращении. Деньги - это первый "товар", получающий статус знака и
неподвластный потребительской стоимости, {5, с. 76].
В качестве означения рыночного оборота как самостоятельной силы, отчуждаю-
щей производственные и социальные отношения в товарные, деньги становятся и оз-
начением господства рынка над всеми остальными качественно специфичными сфе-
рами жизни. К. Маркс, исследовавший социальные роли денег в буржуазном общест-
ве, в числе прочего обратил внимание и на их коммуникативную роль в качестве
универсальной абстракции рыночного обращения. Если архаичные "горячие" деньги
означали качественно специфические особенности различных сфер социальной жиз-
недеятельности качественной же множественностью своих форм, то в условиях рынка
единственным знаком, позволяющим определить качественное своеобразие, стано-
вится количество денег. Механизм сведения сущности к абстракции, выражение каче-
6
ства через количество как свойство денег рынка описал К. Маркс в "Экономическо-
философских рукописях 1844 года": "Количество денег становится все в большей и
большей мере их единственным могущественным свойством; подобно тому как они
сводят всякую сущность к ее абстракции, так они сводят и самих себя в своем собст-
венном движении к количественной сущности" [6, с. 272-273]. Знаками "горячего"
"денежного языка" отныне становятся размеры суммы, которые означают реальную
качественную дифференциацию и предметного товарного мира, и производственных
возможностей, и человеческого достоинства.
"Символические" деньги означают рыночные стоимости в обществе модерна, вно-
сят единый "язык" со своей "грамматикой" в реальные экономические и социальные
отношения, устанавливают единообразные связи между трудом и заработной платой,
различными меновыми стоимостями, маркируют социальные роли. Однако при этом
они, переводя разнообразное и качественно специфичное на язык единообразных аб-
стракций, не просто упрощают, но и извращают реальные сущности. К. Маркс пока-
зал, что деньги рынка переводят реальные отношения людей к предметам и к другим
людям, в которых в принципе должны выражаться подлинные человеческие, "родо-
вые сущностные" свойства, всегда имеющие качественную определенность, в абст-
рактные знаки, отчужденные от подлинных сущностей, и потому им противостоя-
щие, "Так как деньги, в качестве существующего и действующего понятия стоимости,
смешивают и обменивают все вещи, то они представляют собой всеобщее смешение и
подмену всех вещей, т.е. мир навыворот, перетасовку и подмену всех природных и че-
ловеческих качеств" [6, с. 296-297]. Так, деньги рынка заменяют содержательные со-
циально-культурные основания коммуникации, превращаясь в универсальный знак
социальной состоятельности. Социальная ценность индивида начинает определяться
не его реальными человеческими качествами, а денежным "эквивалентом"; "То, что
могут купить деньги - это я сам, владелец денег. Сколь велика сила денег, столь вели-
ка и моя сила. Свойства денег суть мои - их владельца - свойства и сущностные силы...
Если деньги являются узами, связывающими меня с человеческою жизнью, общест-
вом, природой и людьми, то разве они не узы всех уз?" [6, с. 294]. Таким образом, день-
ги устанавливают универсальные связи, которые лишены качественной индивидуаль-
ности. Французский социолог С. Московичи подчеркивает, что под воздействием де-
нег "языки различных отношений человека к человеку становятся вариантами одного
языка столь же универсального, как язык музыки или математики" [3, с. 406].
"Семиотические" деньги виртуальной экономики постмодерна:
"холодное" средство коммуникации
Далее делается еще один шаг на пути превращения денег из "символических", то
есть являющихся знаками рынка, в деньги "семиотические", деньги-символы, деньги-
симулякры, не отражающие даже меновой стоимости и "освобождающиеся" даже от
самого рынка, перестающие быть его опосредующей абстракцией. Как подчеркивает
Ж. Бодрийяр, в обществе постмодерна деньги в качестве симулякра не отягощены ни-
какими сообщениями, денежный знак освобождается от "архаической обязанности"
нечто означать [5, с. 52]. Так деньги становятся сами по себе сообщением и обменива-
ются сами на себя. Финансовые потоки становятся самодостаточной реальностью,
виртуальной экономикой, за которой не стоят процессы, происходящие в реальных
секторах: "Этот процесс - сам по себе и сам для себя. Он не ориентируется больше ни
на потребности, ни на прибыль. Он представляет собой не ускорение производитель-
ности, а структурную инфляцию знаков производства, взаимоподмену и убегание впе-
ред любых знаков, включая, разумеется, денежные знаки" [5, с. 74].
Эта фаза освобождения денег от реальной экономики окончательно завершается
после отказа от золотого эталона (в 1971 г.) как последней формы устойчивости и ре-
презентативноcти валюты и перехода к плавающим курсам , не связанным никакими
реальными эквивалентами и свободным для ничем не ограниченной игры по собст-
венным правилам. Деньги отныне могут самовоспроизводиться и умножаться незави-
симо от хозяйственной реальности, финансовая игра - это просто игра цифр, знаков,
слов. Из всех знаков, обращающихся в фазе экономического роста, деньги обращают-
ся быстрее всего и не соизмеримы ни с чем другим [5, с. 76]. Виртуальная, по существу
cимуляционная, экономика финансов приобретает особую роль в современном мире, ос-
вобождаясь и от рыночного обмена. По подсчетам французского исследователя Р. Пассе,
общий объем чисто спекулятивных валютных сделок составляет 1300 млрд. долл. в день,
что в пятьдесят раз превышает суммы торговых обменов и почти равно совокупным ва-
лютным резервам всех национальных банков мира, составляющим 1500 млрд. долл.
(цит. по: [7, с. 97]). Игра плавающего курса международной спекулятивной валюты спо-
собна обрушить любую реальную экономическую сферу и любую национальную эконо-
мику ("дефолты" азиатских валют, российского рубля в 1990-х годах).
Таким образом, семиотические деньги, окончательно утратившие связь с реальной
экономикой и реальным потреблением, превращаются в универсальный код, замкну-
тый на самого себя. По определению У. Эко, код - это структура, представленная в
виде модели, выступающая как основополагающее правило при формировании ряда
конкретных сообщений, которые именно благодаря этому и обретают способность
быть сообщаемыми. При этом "все коды могут быть сопоставлены между собой на
базе общего кода, более простого и всеобъемлющего" [8, с. 84], Можно предполо-
жить, что в обществе постмодерна виртуальные деньги превращаются в код, являю-
щийся той самой всеобъемлющей основой, благодаря которой могут быть сопостав-
лены все остальные коммуникативные коды. Чем более универсальным является код,
тем менее он содержателен. Когда деньги носят множественный, специализирован-
ный характер, они связаны с реальными экономическими процессами - производст-
венными, рыночными, платежными, и означают реальную ситуацию в экономике и в
обществе, несут содержательную информацию о них. Когда символические деньги
рыночного обмена утрачивают все содержательные параметры, кроме меновой стои-
мости, они несут информацию лишь о рыночном обмене. Такая информация является
односторонней и упрощает, сводит к одному единственному рыночному параметру все
многообразие социальных оценок. Но постмодернистские виртуальные деньги-код не
являются означающим даже для рыночного обмена. В качестве универсального всепро-
никающего кода они освобождаются от любых экономических, социальных, культурных
и прочих означаемых, одновременно становясь универсальной основой любой коммуни-
кации: «Да, все идет к тому, чтобы быть "вложено в дело", захвачено и поглощено сферой
ценности, причем понимаемой не как рыночная стоимость, а скорее как математическая
величина, - то есть оно должно быть не мобилизовано ради производства, а зарегистриро-
вано, приписано к некоторой рубрике, вовлечено в игру операциональных переменных,
должно стать не столько производительной силой, сколько фигурой на шахматной доске
кода, подчиняясь общим для всех правилам игры, [5, с. 63].
Представляется, что когда критики рынка говорят о его тотальном проникновении
во все сферы социальных, культурных, политических и проч. отношений и разруши-
тельном воздействии на них, все-таки следует отличать рыночные, меновые эквива-
ленты специфических ценностей от их универсальной кодировки в парадигме постмо-
дерна, которая не имеет даже меновой логики рынка, поскольку ее знаки лишены во-
обще какой бы то ни было референции. Так, в контексте отношений постмодерна, по
наблюдениям Ж. Бодрийяра. вложение крупными корпорациями средств в развитие
культуры, науки, образования означает не столько ценность этих областей в реаль-
ном, содержательном или рыночном меновом смысле, сколько сознательное инвести-
рование в систему универсальной кодировки, опутывающей все сферы жизни общест-
ва и закрепляющей универсальное господство капитала как кода [5. с. 68].
Аналогично, Ж. Бодрийяр констатирует наличие у символических денег рынка
"установленной Соссюром гомологии между трудом и означаемым, с одной стороны,
и означающим, с другой" [5, с. 74], которая утрачивается семиотическими
знаками ставшими пустым, симулятивным знаком в обществе постмодерна. Зара-
ботная плата уже не означает реальную стоимость труда, и в силу этого утрачивает
смысл и вопрос о ее адекватности. Зарплата становится, по мнению Ж. Бодрийяра,
лишь знаком, означающим не реальный вклад в экономику, а причастность к ее уни-
версальному коду. Ни работники, ни предприниматели, ни общество в условиях пост-
цодерна уже не готовы увидеть реальное соответствие между прибылью и зарплатой,
с одной стороны, и требованиями рыночной конъюнктуры или реальной полезностью
вклада в экономику, с другой. Поэтому и требование справедливой зарплаты, соответ-
ствующей реальному вкладу в экономику или любую другую сферу деятельности,
сменяется на требование максимальной зарплаты (максимального дохода). Стремле-
ние к максимальному, ничем не детерминированному, не оправданному, доходу захва-
тывает все общество и вызывает все меньше критики.
Примечательно, что К. Маркс, рассуждая о деньгах рынка, отмечал, что размеры
заработной платы фактически не изменяют символической сути самой заработной
платы: как бы велика ни была зарплата, она все равно означает реальную продажу
рабочей силы, ее отчуждение капиталом, и, таким образом, означает существование
частной собственности и эксплуатации труда [6, с. 238]. Ж. Бодрийяр подчеркивает се-
миотическую тождественность для общества постмодерна зарплаты и пособия по без-
работице, которое означает теперь не mpyд, который приравнивается к не-труду, а
знак универсального кода, в равной степени отмечающего оба эти состояния челове-
ка; "при любых обстоятельствах вам подыщут подходящее место, персонализирован-
ный job - а нет, так назначат пособие по безработице, рассчитанное по вашим личным
параметрам; как бы то ни было, вас уже не оставят, главное, чтобы каждый являлся
окончанием целой сети, окончанием ничтожно малым, но все же включенным в сеть, -
ни в коем случае не нечленораздельным криком, но языковым элементом, появляю-
щимся на выходе всей структурной сети языка" [5, с. 62-63].
С утратой реального означаемого у денег постепенно исчезает и представление о
"праведных" и "неправедных" способах их зарабатывания. Для денег рынка еще имела
смысл известная циничная сентенция "если ты такой умный, то почему ты бедный?",
поскольку подразумевалось, что количество денег еще может означать определенные
качества субъекта - те, которые позволяют адаптироваться и преуспевать на рынке.
В контексте постмодернистского подхода количество денег уже не означает ничего,
кроме себя самого. Деньги оказываются не просто вовлеченными во всеобъемлющую
постмодернистскую игру знаками и смыслами, дискурсами и текстами, но составляют
ее коммуникационную основу.
"Семиотические" деньги превращаются в "холодное" средство коммуникации, не
несущее содержательной информации. Ж. Бодрийяр отмечает: «"Hot money" — так на-
зывают евродоллары, очевидно, как раз для того, чтобы обозначить эту свистопляску
денежных знаков. Но точнее было бы сказать, что нынешние деньги стали "cool" - в
том смысле, в каком этот термин означает (у Маклюена и Рисмена) интенсивную, но
безаффектную соотнесенность элементов, игру, питающуюся исключительно прави-
лами игры, доходящей до конца взаимоподстановкой элементов... "Coolness" - это чи-
стая игра дискурсивных смыслов, подстановок на письме, это непринужденная дис-
тантность игры, которая по сути сводится к одним лишь цифрам, знакам и словам, это
всемогущество операциональной симуляции. Пока остается какая-то доля аффекта и
референции, мы еще на стадии hot. Пока еще остается какое-то сообщение, мы еще на
стадии hot. Когда же сообщением становится само средство коммуникации, мы вступа-
ем в эру cool. Именно это и происходит с деньгами, [5, с. 75-76].
Согласно концепции М. Маклюена, "холодное" средство коммуникации характери-
зуется "высокой степенью участия аудитории, или достраивания ею недостающего" [2,
с. 27], оно ориентирует участников коммуникации на импровизацию. Когда деньги
"горячие", как, например, архаичные, которые уже самой своей формой ориентирова-
ны на конкретные социальные отношения, они несут совершенно определенную ин-
формацию и не нуждаются в дополнительной интерпретации. Универсальные деньги-
символы кода в контексте сложных и специфичных социальных взаимодействий мо-
гут подвергаться произвольной интерпретации.
Интерпретации "холодных" денег на микроуровне социальной
коммуникации
Американская исследовательница В. Зелизер сделала попытку опровергнуть ус-
певшее закрепиться в социологии представление о деньгах как универсальном коде,
устанавливающем коммуникацию различных сфер социальной жизни современного
общества. Она утверждает, что "нет никаких единых, универсальных, всеобщих денег -
есть множественные деньги; люди производят различные денежные средства для мно-
гих, а возможно, и для каждого типа социального взаимодействия, подобно тому, как
они используют разные языки для различных социальных контекстов" [9, с. 53]. Еди-
ные универсальные деньги существуют, по мнению В. Зелизер, лишь в очень ограни-
ченных пределах рыночного обращения, но, поскольку деньги проникают в более
сложные и менее стандартизированные формы отношений, они утрачивают универ-
сальность, приобретают специфические формы. Эти формы определяются теми соци-
альными и культурными целями, которыми определяется назначение денег, пределы
их использования, их принадлежность и источники.
Следует отметить, что, на наш взгляд, в исследовании В. Зелизер по существу речь
идет не о реально различных типах денежных единиц, а о том, как люди создают вре-
менную и локальную множественность на основе единых унифицированных денег, на-
деляя их различными смыслами в ходе своих социальных практик. Нам представляет-
ся, что целесообразно говорить не о различных формах денег, а о том, как деньги пре-
вращаются в маркеры различных социокультурных ролей. Так, описываемые В. Зелизер
"множественные деньги" домашних хозяйств по существу являются производными от
тендерных ролей в американском обществе начала XX в., их лексикон отображает ро-
ли женщин и мужчин, представления о том, кто является главой семьи, каким образом
вознаграждается домашний труд, какое место занимают дети и т.д. В других общест-
вах сами роли внутри института семьи распределяются иначе, следовательно, иные
формы принимают и семейные деньги в зависимости от того, кто и как их зарабаты-
вает, кто получает право ими распоряжаться.
"Бухгалтерия жестяных банок", с помощью которой маркируются "целевые день-
ги" домашних хозяйств, откладываемые на различные "статьи" семейного бюджета,
также является не производством особых денежных единиц, а условной разметкой, с
помощью которой вносятся упорядоченность и рациональность в траты ограничен-
ных средств. Но как бы рациональный сберегатель не обозначал деньги для себя, они
все равно останутся по существу теми же абстрактными и универсальными деньгами,
лишь в его, и только в его индивидуальном сознании временно связанными с конкрет-
ной целью,
Получается, что каждая социальная группа создает свой собственный язык денег,
понятный лишь на ее микроуровне, устанавливает временные и ситуативные связи
между деньгами как означающим и некими условными целями как означаемым. При-
чем домашняя "бухгалтерия жестяных банок" актуальна лишь для вещественных, бу-
мажных или металлических денег. Деньги, существующие как условные цифры на
счете, гораздо труднее, если не вовсе невозможно условно разделить по целевому на-
значению, если только не предположить существование таких тонких технологий уп-
равления виртуальным счетом, которые позволили бы сразу делить его на статьи рас-
хода и запрещали бы перебрасывать деньги из одной статьи в другую.
Весьма интересным представляется описанное В. Зелизер деление денег по спосо-
бу их получения. Наряду с "честными", заработанными деньгами выделяются, во-пер-
вых, нечестные, порочные доходы преступников, проституток, взятки и т.п.; во-вто-
10
рых, пособия, подарки и прочие "неожиданные", "внеплановые" доходы. Оба типа де-
нег, по наблюдениям американской исследовательницы, воспринимаются по-разному
и формируют разные типы поведения.
Деньги, источник которых рассматривается как "неправедный", по наблюдениям
В. Зелизер, люди предпочитают не использовать для сакральных и вообще высоко
значимых в моральном плане целей. Но подобное разделение опять же является инди-
видуальным и касается не самих денег, а лишь интерпретации их источника. Нам пред-
ставляется, что проблему следует сформулировать шире. Еще на рубеже XIX-XX вв.
Г. Зиммель в своей "Философии денег" поставил вопрос о том, что, будучи универ-
сальным средством коммуникации, связывающим любых социальных акторов с абсо-
лютно любыми целями, деньги распространяют присущий им универсальный количе-
ственный метод оценки на весь доступный космос, вызывая к жизни такую форму со-
циального взаимодействия, как цинизм, распространение на все без исключения
социальные практики количественных критериев. Таким образом, деньги "переводят"
на свой язык, сводят к единой грамматике все то, что реально должно бы обладать
собственным, самобытным языком. Эта универсальность, стирая качественную спе-
цифику различных социальных сфер, представляет собой один из решающих шагов к
осуществлению возможности постмодернистских интерпретаций культуры как рядо-
положенных текстов, к свободной игре симулятивных пространств.
В. Зелизер выделяет в особую категорию деньги, получаемые в качестве социаль-
ных пособий малоимущими американцами. Описанная ею борьба бедных за перевод
натуральных форм помощи в денежные и за самостоятельное использование пособий
и благотворительных сумм, разыгравшаяся в США в начале XX в., по существу явля-
ется столкновением различных интерпретаций социальных ролей и присущих им
форм коммуникации. Истоки противоречия в том, что организаторы социальной по-
мощи видели в реципиентах людей, не способных рационально и "правильно" распо-
рядиться деньгами, т.е. адекватно проинтерпретировать предоставляемые ими воз-
можности. Здесь, на наш взгляд, без труда просматривается социал-дарвинистское
представление о бедных как неприспособленных к полноценной социальной активно-
сти людях, нуждающихся не только в помощи, но и в руководстве и управлении со сто-
роны более адаптированных членов социума. Это руководство выливалось в использо-
вание таких "горячих" средств коммуникации с ними, как целевые пособия и натураль-
ная помощь. Реально же сами бедные были в гораздо большей степени интегрированы
в культуру социума, и стремились использовать те же формы коммуникации, которые
были присущи большинству. Отсюда их желание получать помощь в денежной форме
и самостоятельно ею распоряжаться, т.е. интерпретировать "холодные" деньги.
Противоположная тенденция обнаруживается в России начала XXI в. в процессе
замены натуральных льгот денежными. Политика, ориентированная на как можно
более быстрое реформирование общества на рыночной основе и внедрение форм
культуры и коммуникации, присущих "холодным" цивилизациям вместо традицион-
ных "горячих" личностных и натуральных форм, вызвала волну протеста. Нам пред-
ставляется, что протест обусловлен не только финансовыми потерями многих катего-
рий льготников, но и неадекватностью самой "холодной" денежной коммуникации
"горячему" российскому культурному контексту. В представлении большинства такая
"горячая" форма коммуникации, как помощь, должна быть личностно окрашена, вы-
ражать реальную заботу, поэтому она и принимать должна конкретные, натуральные
формы.
При этом восприятие льгот отличается от восприятия денежных форм помощи, та-
ких как пенсии и пособия. Льготы являются не просто деперсонифицированной по су-
ти платой, содержанием, а личностным признанием заслуг, например, ветеранов вой-
ны и труда, и знаком заботы общества о слабых и незащищенных. И если в случае со-
держания вполне адекватна "холодная" денежная коммуникация, то в случае льготы
она в силу универсальности и формальности не передает ожидаемого смысла социаль-
ных связей и потому вызывает разрыв коммуникации и взрыв негодования.
11
Специального рассмотрения заслуживает традиция дарить деньги. Ж. Бодрийяр
подчеркивает, что подарок отличается от других форм коммуникации тем, что неот-
делим от конкретного отношения между людьми, поэтому не имеет ни потребитель-
ной, ни меновой стоимости в собственном смысле этих понятий, а лишь символичес-
кую меновую стоимость. Подарок абсолютно уникален, поскольку он имеет смысл
лишь в контексте конкретной ситуации взаимодействия между определенными людь-
ми. Ж. Бодрийяр подчеркивает, что "в отличие от языка, материал которого может
быть отделен от говорящих на нем субъектов, материал символического обмена, по-
даренные предметы, не могут быть ни выделены в качестве чего-то автономного,
ни - следовательно - кодифицированы в качестве знаков" [10, с. 55]. Таким образом,
коммуникация дарения подарков является "горячей" коммуникацией. Выработанные
веками правила этикета включают и стереотипы подарков и отношений дарения: соци-
ализированный в данной культуре человек представляет себе, что, когда и кому умест-
но подарить. Формируется своеобразный язык символов, который вносит стандартиза-
цию даже в эти сугубо индивидуальные отношения, и нарушения правил этого языка в
случае, если подарок оказывается неуместным, нарушает коммуникацию.
В качестве подарков могут выступать практически любые предметы, если они способ-
ны воплощать привязанность, покровительство и заботу, признательность и уважение, и
многие другие оттенки социальных и эмоциональных связей. Однако деньги не имеют ни-
какой собственной индивидуальности и собственного смысла. Может ли то, что в силу
своей природы лишено символической стоимости, выражать символический обмен?
Г. Зиммель отмечал, что деньги в качестве подарка неприемлемы, поскольку в силу своей
безличности они "отстраняют подарок от дарителя" [4, р. 333]. Тем не менее, традиция да-
рить деньги все же сложилась, хотя, согласно правилам коммуникации дара, деньги мож-
но дарить не всем и не всегда. Их, как правило, дарят лишь очень близким людям, даже не
друзьям, а родственникам. В этих случаях деньги представляют собой дарение "чистой
возможности" купить себе то, что получатель считает нужным, то есть они выходят за
рамки описанного Ж. Бодрийяром индивидуального символизма дара, а символическую
нагрузку, присущую подарку, приобретают за счет априорной близости и эмоциональной
окрашенности отношений, которая не разрушается "холодной" денежной коммуника-
цией. Дарение денег за рамками тех ситуаций, когда это считается уместным, воспринима-
ется как грубое нарушение этики и вообще коммуникативных норм,
В этой связи В.Зелизер весьма уместно обращается к анализу внешней формы, ко-
торая придается подарочным деньгам за счет соответствующей упаковки, оформле-
ния, надписей и т.д. Даже присланные в качестве почтового перевода деньги могут со-
провождаться соответствующим оформлением. Здесь налицо стремление придать до-
полнительное символическое значение той чистой форме, чистой возможности,
которая дарится в виде денег, то есть осуществить процедуру интерпретации в рамках
"холодной" коммуникации.