Социология Пьера Бурдье носит глубоко критичный и рефлексивный характер. Его диа-лектичное и порой парадоксальное мышление направлено на критику не только соци-альной или политической реальности переживаемого периода, но и на саму социологию как инструмент познания социального мира. 
Обращая внимание социологов на необходимость применения социологического анализа к самой социологии как одной из областей социального универсума, подчиненной тем же законам, что и любая другая область, Бурдье отмечает, что деятельность социолога направляется не одними лишь целями познания, но и борьбой за собственное положение в научной среде. «Значительная часть социологических ортодоксальных работ, — пишет он, — обязана своим непосредственным социальным успехом тому факту, что они отвечали господствующему заказу, часто сводящемуся к заказу на инструменты рационализации управления и доминирования или к заказу на «научную» легитимацию спонтанной социологии господствующих.» [1]
Для Бурдье характерно глубокое пренебрежение междисциплинарным делением, на-кладывающим ограничения как на предмет исследования, так и на применяемые мето-ды. В его исследованиях сочетаются подходы и приемы из области антропологии, исто-рии, лингвистики, политических наук, философии, эстетики, которые он плодотворно применяет к изучению таких разнообразных социологических объектов как: крестьянст-во, искусство, безработица, система образования, право, наука, литература, брачно-родственные союзы, классы, религия, политика, спорт, язык, жилище, интеллектуалы и государственная «верхушка» и т. д.
Когда проводят границу между эмпирической социологией и теоретической, то обычно говорят, что эмпирическая социология изучает реальные факты и явления, интерпрети-руемые в рамках абстрактной модели, которая и является теоретической социологией.
Эмпирическая социология, базируясь на конкретных данных, a priori интегрирована в наблюдаемую ею социальную реальность, тогда как теоретическая социология в своих рассуждениях старается встать на некую объективную «сверхрефлексивную» позицию, расположенную как бы над обществом. Подобное деление на эмпирическую и теорети-ческую социологию абсолютно неприменимо к работам Бурдье. Отвергая «непрактиче-скую», невовлеченную в социальную жизнь стратегию теоретического исследования как «наблюдения за наблюдателем», автор выстраивает свои работы как человек, чьи инте-ресы инвестированы в действительность, которую он изучает. Поэтому главное для Бур-дье — зафиксировать результат, произведенный ситуацией наблюдения на само наблю-дение. Это означает решительный разрыв с традицией, утверждающей, что теоретику «нечего делать с социальной действительностью, кроме как объяснять ее» [2].
Отход от подобной «неинвестированной в социальную жизнь» стратегии исследования означает, во-первых, экспликацию того обстоятельства, что социолог не может занимать некую уникальную, выделенную позицию, с которой ему «видно все» и весь интерес ко-торой сводится только к социологическому объяснению; во-вторых, социолог должен перейти от внешнего (теоретического) и незаинтересованного понимания практики аген-тов к пониманию практическому и непосредственно заинтересованному.
«Социолог противостоит доксософу тем, что ставит под сомнение вещи, кажущиеся оче-видными... Это глубоко шокирует доксософов, которые видят политическую предвзя-тость в факте отказа от подчинения, глубоко политического, выражающегося в бессозна-тельном принятии общих мест в аристотелевском смысле слова; понятий или тезисов, которыми аргументируют, но о которых не спорят.» [3]
Логика исследований Бурдье в корне противоположна чистому теоретизированию: как «практический» социолог и социальный критик он ратует за практическую мысль в про-тивовес «чистой» мысли или «теоретической теории». Он неоднократно подчеркивает в своих книгах, что теоретические определения не имеют сами по себе никакой ценности, если их нельзя заставить работать в эмпирическом исследовании.
 Диалектика социального агента
Вводя агента в противоположность субъекту и индивиду, Бурдье стремится отмежевать-ся-от структуралистского и феноменологического подходов к изучению социальной ре-альности. Он подчеркивает, что понятие «субъект» используется в широко распростра-ненных представлениях о «моделях», «структурах», «правилах», когда исследователь как бы встает на объективистскую точку зрения, видя в субъекте марионетку, которой управляет структура, и лишает его собственной активности. В этом случае субъект рас-сматривается как тот, кто реализует сознательную целенаправленную практику, подчи-няясь определенному правилу. Агенты же у Бурдье «не являются автоматами, отлажен-ными как часы в соответствии с законами механики, которые им неведомы» [4]. Агенты осуществляют стратегии — своеобразные системы практики, движимые целью, но не направляемые сознательно этой целью. Бурдье предлагает в качестве основы для объ-яснения практики агентов не теоретическую концепцию, построенную для того, чтобы представить эту практику «разумной» или, того хуже, «рациональной», а описывает саму логику практики через такие ее феномены, как практическое чувство, габитус, стратегии поведения.
Одним из базовых понятий социологической концепции Пьера Бурдье является понятие габитуса, позволяющее ему преодолеть ограниченность и поверхностность структурного подхода и излишний психологизм феноменологического. Габитус — это система диспозиций, порождающая и структурирующая практику агента и его представления. Он позволяет агенту спонтанно ориентироваться в социальном пространстве и реагировать более или менее адекватно на события и ситуации. За этим стоит огромная работа по образованию и воспитанию в процессе социализации индивида, по усвоению им не только эксплицитных, но и имплицитных принципов поведения в определенных жизненных ситуациях. Интериоризация такого жизненного опыта, зачастую оставаясь неосознаваемой, приводит к формированию готовности и склонности агента реагировать, говорить, ощущать, думать определенным — тем, а не другим — способом. Габитус, таким образом, «есть продукт характерологических структур определенного класса условий существования, т. е.: экономической и социальной необходимости и семейных связей или, точнее, чисто семейных проявлений этой внешней необходимости (в форме разделения труда между полами, окружающих предметов, типа потребления, отношений между родителями, запретов, забот, моральных уроков, конфликтов, вкуса и т. п.)» [5].
Габитус, по Бурдье, есть в одно и то же время порождающий принцип, в соответствии с которым объективно классифицируется практика, и принцип классификации практик в представлениях агентов. Отношения между этими двумя процессами определяют тип габитуса: способность продуцировать определенный вид практики, классифицировать окружающие предметы и факты, оценивать различные практики и их продукты. (то, что обычно называют вкусом), что также находит выражение в пространстве стилей жизни агентов.
Связь, устанавливающаяся в реальности между определенным набором экономических и социальных условий (объем и структура капиталов, имеющихся в наличии у агента) и характеристиками занимаемой агентом позиции (соответствующим пространством сти-лей жизни), кристаллизуется в особый тип габитуса и позволяет сделать осмысленными как сами практики, так и суждения о них.
Двойственная природа социального пространства и социальных позиций
Главную задачу социологии Бурдье видит в выявлении наиболее глубоко скрытых структур различных социальных сред, которые составляют социальный универсум, а также механизмов, служащих его воспроизводству и изменению. Особенность этого универсума заключается в том, что оформляющие его структуры «ведут двойную жизнь». Они существуют в двух ипостасях: во-первых, как «реальность первого порядка», данная через распределение материальных ресурсов и средств присвоения престижных в социальном плане благ и ценностей («виды капитала» по Бурдье); во-вторых, как «реальность второго порядка», существующая в представлениях, в схемах мышления и поведения, т. е. как символическая матрица практической деятельности, поведения, мышления, эмоциональных оценок и суждений социальных агентов.
Говоря о позиции агентов в пространстве, Пьер Бурдье подчеркивает тот аспект, что со-циальное и физическое пространства невозможно рассматривать в «чистом виде»: толь-ко как социальное или только как физическое: «...Социальное деление, объективиро-ванное в физическом пространстве, функционирует одновременно как принцип видения и деления, как категория восприятия и оценивания, короче, как ментальная структура.» [7]. Социальное пространство поэтому не есть некая «теоретически оформленная пустота», в которой обозначены координаты агентов, но воплотившаяся физически социальная классификация: агенты «занимают» определенное пространство, а дистанция между их позициями — это тоже не только социальное, но и физическое пространство.
Для того, чтобы понять, что же находится «между» агентами, занимающими различные позиции в социальном пространстве, нужно «отойти» от привычного рассмотрения «со-циального субъекта» и обратиться к тому, что делает позицию в пространстве не завися-щей от конкретного индивида. Здесь следует еще раз подчеркнуть употребление Бурдье понятия «агент», отражающего в первую очередь такое качества индивида, как актив-ность и способность действовать, быть носителем практик определенного сорта и осу-ществлять стратегии, направленные на сохранение или изменение своей позиции в со-циальном пространстве.
Следовательно, можно сказать, с одной стороны, что совокупность позиций в социаль-ном пространстве (точнее, в каждом конкретном поле) конституируется практиками, а с другой стороны, — что практики есть то, что «находится» между агентами. Пространство практик, таким образом, так же объективно, как и пространство агентов. Социальное пространство как бы воссоединяет оба эти пространства — агентов и практик — при по-стоянном и активном их взаимодействии.
Таким образом, общество как «реальность первого порядка» рассматривается в аспекте социальной физики как внешняя объективная структура, узлы и сочленения которой мо-гут наблюдаться, измеряться, «картографироваться». Субъективная же точка зрения на общество как на «реальность второго порядка» предполагает, что социальный мир является «контингентным и протяженным во времени осуществлением деятельности уполномоченных социальных агентов, которые непрерывно конструируют социальный мир через практическую организацию повседневной жизни» [8].
Говоря о социальном пространстве как «пространстве второго порядка», Бурдье подчеркивает, что оно есть не только «реализация социального деления», понимаемого как совокупность позиций, но и пространство «видения этого деления»: vision и division, а также не только занятие определенной позиции в пространстве (поле) — position, но и выработка определенной (политической) позиции — prise de position. 
Противопоставление объективизма и субъективизма, механицизма и целеполагания, структурной необходимости и индивидуальных действий является, согласно Бурдье, ложным, поскольку эти пары терминов не столько противостоят, сколько дополняют друг друга в социальной практике. Преодолевая эту ложную антиномию, Бурдье предлагает для анализа социальной реальности социальную праксеологию, которая объединяет структурный и конструктивистский (феноменологический) подходы. Так, с одной стороны, он дистанцируется от обыденных представлений с целью построить объективные структуры (пространство позиций) и установить распределение различных видов капитала, через которое конституируется внешняя необходимость, влияющая на взаимодействия и на представления агентов, занимающих данные позиции. С другой стороны — он вводит непосредственный опыт агентов с целью выявить категории перцепции и оценивания (диспозиции), которые «изнутри» структурируют поведение агента и его представления о занимаемой им позиции.
Конституирование социальных полей и их основные свойства
Социальное пространство включает в себя несколько полей, и агент может занимать по-зиции одновременно в нескольких из них (эти позиции находятся в отношении гомоло-гии друг с другом). Поле, по Бурдье, — это специфическая система объективных связей между различными позициями, находящимися в альянсе или в конфликте, в конкурен-ции или в кооперации, определяемыми социально и в большой степени не зависящими от физического существования индивидов, которые эти позиции занимают.
При синхроннм рассмотрении поля представляют собой структурированные пространст-ва позиций, которые и определяют основные свойства полей. Анализируя такие различ-ные поля, как например, поле политики, поле экономики, поле религии, Пьер Бурдье обнаруживает инвариантные закономерности их конституирования и функционирова-ния: автономизация, определение «ставок» игры и специфических интересов, которые несводимы к «ставкам» и интересам, свойственным другим полям, борьба за установление внутреннего деления поля на классы позиций (доминирующие и доминируемые) и социальные представления о легитимности именно этого деления и т. п. Каждая категория интересов содержит в себе индифферентность к другим интересам, к другим инвестициям капитала, которые будут оцениваться в другом поле как лишенные смысла. Для того, чтобы поле функционировало, необходимо, чтобы ставки в игре и сами люди были готовы играть в эту игру, имели бы габитус, включающий знание и признание законов, присущих игре.
Структура поля есть состояние соотношения сил между агентами или институциями, во-влеченными в борьбу, где распределение специфического капитала, накопленного в те-чение предшествующей борьбы, управляет будущими стратегиями. Эта структура, кото-рая представлена, в принципе, стратегиями, направленными на ее трансформацию, сама поставлена на карту: поле есть место борьбы, имеющее ставкой монополию легитимного насилия, которая характеризует рассматриваемое поле, т. е. в итоге сохранение или изменение распределения специфического капитала.
Пьер Бурдье дает ответ на часто встречающийся вопрос о связи и отличии «поля» и «ап-парата» в смысле Альтюссера или «системы» у Лумана. Подчеркивая существенность отличия «поля» от «аппарата», автор настаивает на двух аспектах: историзм и борьба. «Я настроен очень против аппарата, который для меня является троянским конем худшего функционализма: аппарат — это адская машина, запрограммированная на достижение определенных целей. Система образования, государство, церковь, полити-ческие партии, профсоюзы — это, не аппараты, а поля. В поле агенты и институции борются в соответствии с закономерностями и правилами, сформулированными в этом пространстве игры (и, в некоторых ситуациях, борются за сами эти правила) с различной силой и поэтому различна вероятность успеха, чтобы овладеть специфическими выгодами, являющимися целями в данной игре. Доминирующие в данном поле находятся в позиции, когда они могут заставить его функционировать в свою пользу, но должны всегда рассчитывать на сопротивление, встречные требования, претензии, «политические» или нет, тех, кто находится в подчиненной позиции.» [10].

«Прежде всего социология представляет собой социальную топологию. Так, можно изобразить социальный мир в форме многомерного пространства, построенного по принципам дифференциации и распределения...»
«Агенты и группы агентов, таким образом, определяются по их относительный позиция.» в этом пространстве.»
Говоря о позиции агентов в пространстве, Пьер Бурдье подчеркивает тот аспект, что социальное и физическое пространства невозможно рассматривать в «чистом виде»: только как социальное или только как физическое: «...Социальное деление, объективи-рованное в физическом пространстве, функционирует одновременно как принцип ви-дения и деления, как категория восприятия и оценивания, короче, как ментальная структура.». Социальное просгранс/во поэтому не есть некая «теоретически оформлен-ная пустота», в которой обозначены координаты агентов, но воплотившаяся физически социальная классификация: агенты «занимают» определенное пространство, а дистанция между их позициями — это тоже не только социальное, но и физическое пространство.
Согласно теории П. Бурдье, взаимоотношение между физическим и социальным пространством
можно описать следующим образом:
^•Физическое пространство есть социальная конструкция и проекция социального пространства,
социальная структура в объективированном состоянии
^•Социальное пространство - не физическое пространство, но оно стремится реа-лизоваться в нем более или менее точно
Следовательно, можно сказать, с одной стороны, что совокупность позиций в со-циальном пространстве (точнее, в каждом конкретном поле) конституируется практиками, а с другой стороны, — что практики есть то. что «находится» между агента-ми.
Социальное пространство включает в себя несколько полей, и агент может зани-мать позиции одновременно в нескольких из них (эти позиции находятся в отношении гомологии друг с другом). Поле— это специфическая система объективных связей ме-жду различными позициями, находящимися в альянсе или в конфликте, в конкуренции или в кооперации, определяемыми социально и в большой степени не зависящими от физического существования индивидов, которые эти позиции занимают.
Анализируя такие различные поля, как например, поле политики, поле экономи-ки, поле религии. Пьер Бурдьс обнаруживает инвариантные закономергости их консти-туирования и функционирования: автономизация, определение «ставок» игры и спе-цифических интересов, которые несводимы к «ставкам» и интересам, свойственным другим полям, борьба за усыновление внутреннего деления поля на классы позиций (доминирующие и доминируемые) и социальные представления о легитимности именно этого деления и т. п. Каждая категория интересов содержит в себе индифферентность к другим интересам, к другим инвестициям капитала, которые будут оцениваться в другом поле как лишенные смысла. Для того, чтобы поле функционировало, необходимо, чтобы ставки в игре и сами люди были готовы играть в тгу игру, имели бы габитус, включающий знание и признание законов, присущих иг-ре.Поле есть место борьбы, имеющее ставкой монополию легитимного насилия, которая характеризует рассматриваемое поле, т. е. в итоге сохранение или изменение распределения специфического капитала.